Если нет, постарайся вспомнить, Георг. Пожалуйста, постарайся, ведь все это находится где-то в тебе.

Помнишь свою большую железную дорогу? Ты каждый день подолгу играешь с ней. Я гляжу на пол. В эту минуту рельсы, поезд, паромы разбросаны по всему холлу так, как ты недавно их оставил. Мне пришлось оторвать тебя от игры, чтобы не опоздать в детский сад. Но твои ручонки как будто все еще касаются частей этой дороги. И я не смею передвинуть в другое место хотя бы один рельс.

А компьютер, на котором мы по воскресеньям играли в разные игры? Когда компьютер был новый, он стоял у меня в кабинете, но на прошлой неделе я переставил его в холл. Теперь мне приятнее находиться рядом с твоими вещами. По вечерам вы с мамой тоже сидите здесь. Дедушка с бабушкой приезжают к нам чаще, чем раньше. Это приятно.

А зеленый трехколесный велосипед? Совершенно новенький, он стоит на посыпанной ракушечником дорожке. И если ты еще помнишь его, то только потому, что он, старый и бесполезный, возможно, все еще хранится в гараже или в сарае для инструментов, так я себе это представляю. Или он окончил свои дни на блошином рынке?

А что стало с красным гоночным автомобилем, Георг? Да, что с ним стало?

Должны же у тебя остаться хоть какие-то воспоминания о наших прогулках вокруг озера Согнсванн? Или о поездках в наш домик в Фьелльстёлен е. Мы с тобой три раза подряд ездили туда на Пасху. Но больше я не смею задавать тебе вопросы, честно, не смею, ведь, может, ты вообще ничего не помнишь о том времени, которое было также и моим. Пусть все остается как есть.

Я пообещал рассказать тебе одну историю, но по мановению волшебной палочки верный тон не найдешь. Я уже допустил ошибку, обращаясь к мальчугану, которого, как мне кажется, я хорошо знаю. Но ведь ты будешь уже не мальчуганом, когда эти строчки дойдут до тебя. Не малышом с золотистыми кудряшками.

Я сам слышу, что сюсюкаю, как старые тетушки, и это глупо, ведь я обращаюсь к взрослому Георгу, которого я так и не увидел и с которым так и не смог поговорить по душам.

Я смотрю на часы. Прошел всего час, как я вернулся домой, проводив тебя в детский сад.

Когда мы проезжаем через ручей, ты всегда выходишь из своего автомобиля, чтобы бросить в воду палочку или камень. Однажды ты нашел там пустую бутылку из-под газировки и тоже бросил в воду. Я не стал тебя останавливать. Теперь тебе разрешается делать почти все, что ты хочешь. Бывает, в детском саду ты убегаешь в свою группу, забыв попрощаться со мной. Как будто не меня, а тебя поджимает время. Странная мысль. Похоже, что у старых людей впереди больше времени, чем у детей, перед которыми лежит вся жизнь.

Я, конечно, не так стар, чтобы этим хвастать, себе-то я кажусь молодым человеком, по крайней мере, молодым папой. И все-таки мое заветное желание – остановить время. Я бы не имел ничего против, чтобы эти дни длились вечно. Пусть вечера и ночи приходят в свой черед, потому что сутки есть сутки и у них свой ритм, но следующий день должен начинаться с того же, что и предыдущий. У меня уже нет потребности увидеть или испытать больше того, что я успел увидеть и испытать. Мне только страстно хочется удержать то, что у меня еще есть. Но воры уже явились, Георг. Эти непрошенные гости уже крадут мои жизненные силы. Позор им!

В эти дни мне особенно приятно и особенно тяжело провожать тебя в детский сад. Потому что хотя мне еще легко двигаться и даже возить тебя в твоем гоночном автомобиле, я знаю, что тело мое неизлечимо больно.

Есть добрые болезни, которые сразу делают больного лежачим. Злой болезни, как правило, требуется много времени, чтобы сделать кульбит и навсегда сбить человека с ног. Может, ты не помнишь, что я был врачом, хотя уверен, что мама рассказывала тебе обо мне. Сейчас я освобожден от работы в клинике, но я знаю, о чем говорю. Я не отношусь к числу легковерных больных.

Итак, в нашей арифметической задачке, или в этой нашей последней встрече, есть два времени. Мы как будто стоим каждый на своей горной вершине и пытаемся разглядеть друг друга. Нас разделяет уже преданная забвению долина, которую ты оставил за собой на своем жизненном пути, ты проделал этот путь уже без меня. Тем не менее я постараюсь придерживаться и настоящего времени, того, когда я пишу это, а ты находишься в детском саду, и будущего, уже только твоего времени, когда ты будешь читать эти строки.

Пойми, у меня все горит внутри, когда я пишу это письмо, пишу сыну, которого оставляю навсегда, и тебе тоже будет больно читать его. Но ты уже почти мужчина. И если я способен написать эти строки, у тебя должно хватить мужества их прочитать.

Видишь, я отдаю себе отчет, что скоро лишусь всего – солнца, луны и вообще всего, хотя самое тяжелое, конечно, то, что я лишусь мамы и тебя. Такова правда, и она обжигает.

Я должен задать тебе очень серьезный вопрос, поэтому я и пишу все это. Но чтобы задать его, я должен сперва рассказать тебе душещипательную историю об Апельсиновой Девушке. Сегодня, то есть когда я пишу эти строки, ты еще слишком мал, чтобы понять эту историю. Пусть лучше она будет моим скромным наследством тебе. Пусть она полежит и подождет другого дня в твоей жизни.

Теперь этот день настал.

Когда я дочитал до этого места, я оторвался от рукописи. Много раз я пытался вспомнить отца и теперь попытался вспомнить его еще раз. Он попросил меня об этом. Но все, что, мне казалось, я помню, я видел на видео и на фотографиях.

Я помню, что в детстве у меня была большая железная дорога, но это не помогло мне вспомнить отца. Зеленый трехколесный велосипед по-прежнему стоит в гараже, его я тоже помню с детства, в этом нет никакого сомнения. И красный гоночный автомобиль стоял и стоит в сарае для инструментов. Но я не могу вспомнить прогулок вокруг озера Согнсванн. Не могу вспомнить и того, что мы с отцом поднимались на смотровую площадку Трюваннсторнет. Я много раз поднимался туда, но не с отцом, а с мамой и Моргеном. Однажды я был там только с Йоргеном. Мама тогда как раз родила Мириам и лежала в родильном доме.

Конечно, я многое помнил о нашем пребывании в домике во Фьеллъстёлене. Но отец не присутствует в этих воспоминаниях. В них присутствуют только мама, Йорген и крошка Мириам. Там у нас был старый дачный дневник, и я много раз читал все, что отец писал в нем до того, как умер. Трудно сказать, помнил ли я то, о чем он писал, или узнал это из того дневника. То же самое происходит и с видеозаписями, и со старыми фотографиями. «На Пасху мы с Георгом построили большой снежный дом с фонариками из снега…» Конечно, я читал все эти записи и многие из них помнил наизусть. Но совершенно не помню, что сам принимал участие в тех событиях, о которых в них говорилось. Ведь когда мы с отцом построили тот большой снежный дом с фонариками из снега, мне было всего два с половиной года. У нас сохранилась и фотография этого дома, но она такая темная, что на ней видны только фонарики.

В своем длинном письме, которое я как раз начал читать, отец спросил меня и еще об одной вещи:

И еще, Георг, как обстоят дела с телескопом Хаббл? Тебе про него что-нибудь известно? Может, астрономы обнаружили что-нибудь новенькое в строении нашей Вселенной?

У меня мороз побежал по спине, когда я прочитал эти строки: ведь совсем недавно я написал домашнее сочинение об этом большом космическом телескопе, или о Hubble Space Telescope, как он называется по-английски. Другие ученики писали об английском футболе, о « Spice Girls » или о Роальде Дале [1] . Я же порылся в библиотеке, нашел там все, что было, о телескопе Хаббл и посвятил ему свое сочинение. Совсем недавно я отдал его нашему учителю, и он написал в моей тетради, что его очень порадовал «такой взрослый, разумный и основательный подход к столь трудной теме». По-моему, я в жизни ничем никогда так не гордился, как этой фразой. В самом начале заключения учителя было красиво выведено: «Букет для астронома-любителя!» Он даже нарисовал для меня этот букет.